– Потом мы перенесли тело на первый этаж, – сообщила Фатьма, – приехали Зинур и Туфан. Вместе с Гуламом и Исой они перенесли тело Семена Борисовича вниз, на первый этаж. И я закрыла дверь в спальню, чтобы туда никто не входил.
– Значит, никто туда больше не входил?
– Нет, – ответила она, – никто не входил. Потом пришли из синагоги, потом много людей собралось. И все уехали в Баку. А я осталась в доме одна.
– Вы не участвовали в похоронах? – понял Дронго.
– Я ведь мусульманка, – ответила Фатьма, – вы же знаете, что по нашим законам мне нельзя ходить на кладбище во время похорон. И поэтому я не поехала в Баку. У меня брат был на заработках в Дербенте, а его жена в это время болела. И я еще должна была присматривать за моей племянницей Назрин. Поэтому взяла ее сюда, к себе. Но в доме нужно было все убрать. Два дня я все чистила и убирала. Везде было грязно, много людей к нам поднимались, чтобы проститься с Семеном Борисовичем. Я знаю, что он был евреем, но все равно пошла в мечеть и помолилась за него. Он был очень хорошим человеком, упокой Господь его душу.
Борис отвернулся, чтобы скрыть набежавшие слезы.
– Спасибо тебе, Фатьма, – искренне сказал он, – ты всегда была верным другом нашей семьи.
– Что было потом? – спросил Дронго.
– Через три дня Асиф и Борис вернулись сюда. Потом они здесь оставались и снова уехали. Но на третий день и на седьмой сюда опять приходило много людей. Они во дворе собирались, под навесом. Мы там палатку поставили и длинные столы. И еще двое ребят из нашего ресторана внизу дежурили, всем чай подавали с лимоном. Хорошие ребята.
– Они в дом поднимались?
– Нет. Зачем им в дом подниматься? Некоторые женщины на кухню приходили. Сидели рядом со мной, плакали, вспоминали Измайлова. У них много родственников в Красной Слободе, все его очень уважали.
– А на второй этаж кто-нибудь поднимался?
– Нет. Там только спальные комнаты. Зачем кому-то подниматься на второй этаж? Только Асиф поднимался. И больше никто.
– Понятно. Вы слышали, что вчера убили Валиду?
– Я услышала, как кричала Хуршида, и поняла, что Валиду убили. Жалко ее. Семен Борисович очень ее любил, даже фотографию ее держал у себя в кабинете.
– Я об этом не знал, – прошептал Борис.
– Он стеснялся. Прятал фотографию в альбоме. А раньше она стояла в рамочке у него на столике. Он ее очень любил, когда сюда приезжал, каждый вечер ей звонил. Или она ему звонила.
– У меня к вам такой вопрос. Только отвечайте не спеша, вспоминайте. Когда в последний день жизни Семена Борисовича вы спускались на кухню за горячей водой, были такие моменты, когда Асиф тоже выходил из спальни и доктор Мильман оставался с Семеном Борисовичем вдвоем?
– Много раз, – сразу ответила Фатьма, – конечно, оставался. Он вообще дежурил рядом с умирающим всю ночь. Такой хороший доктор. Я много разных докторов видела, и в нашей больнице тоже. Есть такие, которые к больному не подойдут, пока им не заплатят. Есть такие, которым лучше не в больнице работать, а на бойне, животных убивать. А доктор Мильман настоящий врач. Как он пытался помочь Семену Борисовичу, как он за него переживал. Я часто его вспоминаю.
– Что было потом? – спросил Дронго. – Мильман оставался с умирающим?
– Да. Ночью он отправил нас спать и сказал, что останется дежурить у постели до утра. И остался. Вот такой человек. А ведь ему уже много лет. Но потом Асиф пришел и заставил его пойти в другую комнату и немного поспать. А сам Асиф остался рядом со своим дядей. Я вам скажу, чтобы вы знали. Асиф и Борис были ему как сыновья. Нет, даже ближе. Он их очень любил.
Борис поднялся и вышел из комнаты, с трудом сдерживаясь, чтобы не расплакаться.
– А шкатулку, о который вы мне говорили, они сразу с собой забрали или оставили в доме? – поинтересовался Дронго.
– Нет. Сразу забрали, – ответила Фатьма, – Бориса здесь не было, и Асиф сам шкатулку положил в свой чемодан и увез в город.
– Асиф сильно переживал из-за смерти своего дяди?
– Очень переживал. Как маленький мальчик плакал. Я не хотела говорить при его младшем брате. Он даже сознание потерял, когда мы с доктором вышли из комнаты. Мы вернулись и увидели Асифа на полу. Я даже за него испугалась, но доктор сказал, что у него обморок. Мы позвали Гулама с Исой и перенесли Асифа в другую спальню. Он действительно очень сильно переживал.
– И Валида больше здесь не появлялась? После смерти Семена Борисовича?
– Нет. Что ей здесь было делать? Нет, она больше сюда не приезжала. И не звонила. Но говорят, что на его похороны она пришла. И очень сильно переживала. Я думаю, что она не совсем правильно сделала. Мусульманка не должна ходить на похороны и тем более громко скорбеть. Это неправильно. Но она его, наверно, тоже любила. Поэтому и пошла. Я думаю, Аллах простит ей этот небольшой грех. Как вы считаете?
– Да, – согласился Дронго, – обязательно простит.
Ближе к вечеру, когда за окнами начали сгущаться сумерки, Борис вошел в комнату, которую отвели для Дронго. Раньше здесь оставался Мильман. Дронго сидел на стуле, глядя в окно. Отсюда открывался красивый вид на новую синагогу и на реку. Измайлов подошел к нему, взял второй стул и уселся рядом.
– Я все думаю о наших подозрениях, – сказал Борис, – особенно после слов Фатьмы. Она такой человек, столько для нас сделала. А мы ее тоже включили в этот список. Может, дядя сам куда-то выбросил этот проклятый алмаз. Например, в реку. Решил, что его нельзя оставлять в доме, ведь на нем столько крови. И мы напрасно ищем этот алмаз, который уже невозможно найти. Подозреваем друг друга, ненавидим, презираем, интригуем. Как вы думаете?